195 годов назад, 26 мая 1829 года, около пополудни были произнесены исторические слова: «Нам не уйти от врага, будем сражаться. Российский бриг не должен достаться противнику. Крайний из оставшихся в {живых} подорвет его на воздух». До начала боя, который прославит российский бриг «Меркурий» оставалось 2-ва с половиной часа…
Туркам показался легкой добычей
Строго говоря, данный бой был должен стать не боем, а избиением. Бриг «Меркурий» водоизмещением в 445 тонн, с экипажем из 115 человек и вооружённый 20 пушками, столкнулся с 2-мя турецкими линейными кораблями «Селимие» и «Реал-бей», которые несли на для себя до 1500 человек команды и были вооружены 110 и 74 пушками также. Другими словами турецкие корабли обладали десятикратным приемуществом в артиллерии. И отменной скоростью – уйти от их преследования русскому бригу точно не удалось.
Но изначально план был точно таким. Дело в том, что бриги – класс двухмачтовых кораблей, созданные для крейсерства, дозорной, разведывательной и посыльной службы. Заходить в соперничество с вражескими судами они могли исключительно в составе эскадры. Изначально так и было. Российская эскадра из трёх кораблей – фрегата «Штандарт», брига «Орфей» и брига «Меркурий» – крейсировала у Босфора, занимаясь как раз разведкой. 26 мая ею была увидена эскадра турецкого флота из 6 линейных кораблей, 2-ух фрегатов, 2-ух корветов и четырёх малых судов. Так как не было никакой необходимости вмешиваться в бой, офицер «Штандарта» отдал сигнал «Взять курс, при котором судно имеет лучший ход» и повёл собственных в сторону Севастополя…
Проходил 2-ой год Российско-турецкой войны 1828-1829 гг., и боевые деяния на море складывались в главном в пользу российского Черноморского флота. Не в последнюю очередь из-за опытного управления эскадрами – российские капитаны на рожон не лезли, а удары наносили по разведанным и испытанным целям. Так, отряд капитана Ивана Скаловского из трёх линейных кораблей, 2-ух фрегатов и 1-го брига, 16 мая 1829 года накрыл турецкую эскадру в порту городка Пендераклия, обстрелял береговые батареи и высадил диверсионную группу, которая подожгла турецкий 60-пушечный корабль. Огнь перекинулся на остальную эскадру, и в конечном итоге 17 турецких кораблей отдали приказ длительно жить.
Так что 26 мая 1829 года команда капитана Сахновского отступать в сторону Севастополя была полностью целевой – задачку по обнаружению противника российская эскадра выполнила, влезать на рожон не стоило. И если б не плохой ветер и беспристрастно тяжёлый ход брига «Меркурий», всё бы обошлось. Но турки, заметив отставший бриг, решили его захватить и направились в погоню…
Пробоину закрыл своим телом
Действия ближайших 6 часов проявили, что лучше бы они этого не делали. Пока продолжалось гонение, для гражданин Турции всё шло неплохо. Но когда «Селимие» и «Реал-бей» практически настигнули российский бриг, намереваясь взять его в клещи и поставить меж 2-ух огней, офицер «Меркурия» Александр Казарский показал, чего могут стоить 20 лёгких пушек-карронад в руках неплохо обученной команды. Для начала он провёл военный совет, где и были произнесены те же слова. И офицеры, и команда решили, что если совершенно уж припрёт, то их бриг сцепится с турецким флагманом, а крайний оставшийся в {живых} офицер выстрелит из пистолета в крюйт-камеру, другими словами в пороховой склад, подорвав и собственный корабль, и корабль противника.
Другой вопрос – дали бы ему это сделать турки. Дело в том, что турецкие корабли имели распоряжение не приближаться к русским для захвата. Оттого что был уже прецедент – в 1788 году близ Кинбурна 4-е турецких галеры окружили русскую дубель-шлюпку под командованием Христиана Остен-Сакена и попробовали взять её на свалка. Остен-Сакен пожертвовал собой, подорвав свою крюйт-камеру, и 4-е турецкие галеры ушли вкупе с ним на дно. Пример был через чур ярок, и турки избегали подходить к русским кораблям поближе, чем на пистолетный выстрел.
Фактически, и в бою с бригом «Меркурий» они держали дистанцию, намереваясь его просто расстрелять. Приемущество в пушках это позволяло. Но на неудачу гражданин Турции ветер был неровным. А у брига не считая парусов имелись вёсла. Так что «Меркурий» мог всегда быть в движении, уворачиваться, уходить «змейкой», атакуя сейчас с 2-ух собственных бортов. А турецкие громады, преследуя российского, стреляли только из части бортовых орудий – окаянный Казарский так здорово управлял своим кораблём, что полным бортовым залпом его накрыть не удавалось никак.
Точнее, один раз всё-таки удалось. Это был прощальный привет «Селимие». Пятью минутками раньше карронады «Меркурия» повредили такелаж турецкого флагмана, его паруса утратили ветер, а корабль – ход. Но залп, этот по уходящему русскому, оказался практически роковым – им была сбита одна пушка, и в пробоину ниже ватерлинии хлынула вода. Положение выручил моряк Игнат Гусев, заткнувший пробоину своим телом, да ещё и выбранивший мичмана Дмитрия Притупова, который изначально отказался припирать его к пробоине бревном…
Данный поступок матроса, пожертвовавшего собой – его тело практически вмяли в корпус – выручил «Меркурий» от незамедлительного затопления, но не мог спасти от второго турецкого корабля. И только ураганный огнь книппелями – полуядрами, скованными цепью, которые путали и рвали такелаж, принудил «Реал-бей» прилечь в дрейф. Фактически, ему ничего больше и не оставалось – его такелаж был перебит так успешно, что лиселя, другими словами дополнительные паруса, свалились на орудийные порты, лишив корабль скорости, а артиллеристов – способности стрелять.
Подозрительная погибель
По меркам тех пор это была полная победа – лишить парусное судно хода значило сделать его немощным. Но бы на то время, что пригодится для ремонта оснастки. «Меркурий» ушёл, утратив 4 человек убитыми и 6 – ранеными. Больше того – эта победа была признана и противником. Навигатор «Реал-бея» писал: «Если в величавых деяниях старых и наших эпох находятся подвиги храбрости, то сей поступок должен все оные помрачить, и имя этого героя подобающе быть начертано золотыми литерами на храме Славы: он именуется капитан-лейтенант Казарский».
Очень нередко о следующей судьбе Александра Казарского пишут только в потрясающей степени. Да – он и его команда сразу стали героями. О их гласили, о их писали… Да не кто-либо, сам же Пушкин, отметивший в 1830 году: «Нынче двору был представлен сияющий Казарский». Монарх Коля I сделал его своим флигель-адъютантом и поручил заняться ревизией Черноморского флота. Позднее было что ревизовать. После победоносной войны флот распустился чрезвычайно. За период с 1830 по 1833 гг. ни один его корабль не выходил в море, а линейный корабль «Париж», на котором во время той войны прогуливался сам монарх Коля I, живьем сгнивал на якорях. Фактически, донесение о судьбе «Парижа» в 1833 году стало последним письмом Казарского императору. Спустя некоторое количество дней он, угостившись чашечкой кофе, скоропостижно погиб. И погибель эта была очень необычной и подозрительной: «Голова, фейс распухли до невозможности, почернели, как уголь; руки распухли, почернели аксельбанты, эполеты, всё почернело… Когда стали ложить в гроб, то волосы свалились на подушку». То, что не удалось сделать туркам в прямом бою, сделали российские коррупционеры – уж через чур прям и честен был Казарский. И через чур небезопасен для казнокрадов – его прошлые ревизии в Нижнем Новгороде, Саратовской губернии и в Одессе вскрыли страшные махинации и злоупотребления…
По материалам: aif.ru